Я несу бред аккуратно, чтобы не расплескать
...когда пришла работа, занятость и т. д. вдохновение проснулось от спячки требует внимания. Бесит.
Т. к. на работе буду писать мыслишки временно сюда, заодно и заметочег наберется.
детство Ольмера Колриша Ольмер рос ну в очень обыкновенной семье. Ну прямо в такой обыкновенной, что дальше невозможно. На самом-то деле это было не так, на самом-то деле все дело было в отце Ольмера, который жутко боялся своего по сути второго "я" -- профессионального террориста, мастера по "мнимым покушениям" ("Поющие пули" занимались запугиванием и главное мастерство заключалось в том, чтобы НЕ УБИТЬ человека, однако застваить его поверить в то, что он умрет, непременно, стопроцентно, вотпрямщас умрет), а потому пресекал всякие политические или около того темы в доме. Поэтому для Ольмера все было так: отец – обыкновеннейший инженер, мать – безработный инвалид, сестра – мелкий клерк в министерстве. По сути ему уже сызмальства привили скрытую нелюбовь к собственной семье: он не переносил их серость, простоту, их незаинтересованность в окружающем мире. Он был ярко выраженным гуманитарием: перечитал тучу книг, практическая сметка у него отсутствовала в принципе, он любил действовать по желанию, а не по четко сработанному плану, как учили его в школе Дела. Он и влюбился как гуманитарий – тупо и неказисто. Девочка была на два года старше его, год он по ней как идиот страдал, а потом таки сошелся – причем по пьяни в подвале этой самой школы, где старшеклассники частенько устраивали гулянки в тайне от учителей. Встречались они еще год – Ольмеру совершенно снесло башню, он готов был в ногах валяться «своей девочки», в общем, полное ми-ми-ми и розовые сопли. Для этой девочки он и совершил первую свою кражу – функциональную модельку дирижабля из кабинета директора этой школы, ибо этой девочке «очень хотелось дирижаблик». Потом, разумеется, девочка подросла. Они начали спать, однако как и любой нормальной девушке ей захотелось парня постарше, покрепче да побрутальнее. «МужЫка» короче. И розовые сопли начали ее раздражать. В результате девочке захотелось развлечься особенно – изменить Ольмеру прямо у него на глазах «с самым крутым» (Ольмеру к тому времени было уже 15, то есть он считался старшеклассником, а девочка уже не училась, так как не прошла в академию Дела (прямой путь в министерское кресло или в депутаты) и естественно довольно легко нашла себе и брутального и крепкого и высокого). И как-то раз Ольмер получил привычную записку «Там-то тогда-то, я тебя люблю, ох ты ж мой хороший, бла-бла-бла». Пришел в условленное место и понаблюдал картину маслом. Истерика у мальчика разумеется была невероятная.
Со всей своею ненавистью он бросился на совокупляющуюся парочку и принялся колошматить обоих. Когда высокий и брутальный отошел от охренения Ольмера уже не было.
Того хватило на два дня – среди мыслей «убью», «убьюсь», «найду лучше» промелькнула другая. На следующий день он уже со всеми скопленными деньгами (на очередной подарок копились) оказался у публичного дома. Там застенчивого, но пышущего энтузиазмом мщения Ольмера встретили прямо-таки феерически. Разумеется никто из проституок от 25 до 40 за мужчину его не держал и у них проснулись какие-то остатки материнских чувств. А к молоденьким его попросту не пустили, ибо это был особенный «дорогой товар». В общем, его обслужила какая-то лет 28, и он остался доволен.
А на следующий день Ольмер впервые увидел Риуса Саймока – тот был уже вполне взорслый, двадцать один год, Академия Математики, последний курс, все серьезно. И уже готовил Риус свою организацию, правда, еще не воров, но уже людей мечтающих о безнаказанности, преступлениях, низком, верящие в скорый крах системы, страны, мира. В общем, декаденты как они есть.
Больше двух лет Ольмер был завсегдатаем публичных домов. Во многих из них его уже хорошо знали, знали его предпочтения, а в одном из борделей для него даже был составлен «график сексуальных наслаждений». Ради этих самых наслаждений Ольмер добывал любые деньги – его воровское мастерство точилось, совершенствовалось, становилось настоящим ремеслом. Причем он обносил только дома или очень редко – магазины. Он никогда не опускался до мелких лавок или до прохожих – брезговал. Он считал, что воровать из кармана – низко. А вот обнести дом – очень даже ничего, даже благородно. Кроме того он теперь знал большинство публичных женщин из того района Аграта где проживал. Вечером он по привычке останавливался на пороге борделя и глядел на всех этих размалеванных шлюх: «Вот эту я видел вчера, когда был в театре с родителями, она мне подмигивала. Вот эта корова замужем и у нее ребенок, а вот и соседская гувернантка…» Почти все проститутки, особенно постарше вполне себе вписывались в общество и даже в аристократические слои: их можно было заметить на балах, на пышных приемах, в театрах и т. д. При этом вся округа знала, что вон та вон – шлюха, но при этом вида никогда не показывалась и такая дамочка жила двойной жизнью без ущерба для своей репутации.
Несколько раз, когда хватало денег он ходил к молоденьким. Тут дело было проще – это были девчушки из неблагополучных семей, сбежавшие или сироты. Одна из таких, обслуживая Ольмера, решила поразвлекаться, рассыпала по столу кокс и естественно вперед пудрить ноздри. Увидев это, Ольмер ужаснулся (причем он видел достаточно много наркозависимых – в Седоре наркоте еще не было уделено должное внимание и в обществе, особенно в низах употребление кокаина или курение еще чего-нибудь действительно было эпидемией) и, подняв скандал ушел, после этого он в публичные дома не возвращался. Точнее возвращался, но ничего у него уже там не выходило – он вдруг начал видеть всех этих накокаиненных шлюх, они стали ему отвратительны. Затем это разовьется в настоящую фобию – Ольмер в бытность свою уже аццким революционером на дух, до рвоты не переносил вид человека под кайфом. Вид наркотиков также вызывал у него рвотные позывы (хотя ему и приходилось воровать наркотические вещества). Плохо он стал относится и к алкоголю – практически не принимал его. Это стало немногочисленным достоинством Ольмера. Примерно в это время, когда Ольмер решает завязать с публичными домами (это лет 18) его мать в какой-то потасовке на кухне ее предприятия роняют на раскаленную плиту. И опять же в это же время в его жизнь очень плотно входит Риус, у которого уже сформирована Ассоциация. Ольмер понимает, что теперь денег нужно еще больше и приходит к Риусу не из-за идеологии, а из желания заработать. К идеям он начал прислушиваться, уже заработав себе репутацию талантливого вора.
Т. к. на работе буду писать мыслишки временно сюда, заодно и заметочег наберется.
детство Ольмера Колриша Ольмер рос ну в очень обыкновенной семье. Ну прямо в такой обыкновенной, что дальше невозможно. На самом-то деле это было не так, на самом-то деле все дело было в отце Ольмера, который жутко боялся своего по сути второго "я" -- профессионального террориста, мастера по "мнимым покушениям" ("Поющие пули" занимались запугиванием и главное мастерство заключалось в том, чтобы НЕ УБИТЬ человека, однако застваить его поверить в то, что он умрет, непременно, стопроцентно, вотпрямщас умрет), а потому пресекал всякие политические или около того темы в доме. Поэтому для Ольмера все было так: отец – обыкновеннейший инженер, мать – безработный инвалид, сестра – мелкий клерк в министерстве. По сути ему уже сызмальства привили скрытую нелюбовь к собственной семье: он не переносил их серость, простоту, их незаинтересованность в окружающем мире. Он был ярко выраженным гуманитарием: перечитал тучу книг, практическая сметка у него отсутствовала в принципе, он любил действовать по желанию, а не по четко сработанному плану, как учили его в школе Дела. Он и влюбился как гуманитарий – тупо и неказисто. Девочка была на два года старше его, год он по ней как идиот страдал, а потом таки сошелся – причем по пьяни в подвале этой самой школы, где старшеклассники частенько устраивали гулянки в тайне от учителей. Встречались они еще год – Ольмеру совершенно снесло башню, он готов был в ногах валяться «своей девочки», в общем, полное ми-ми-ми и розовые сопли. Для этой девочки он и совершил первую свою кражу – функциональную модельку дирижабля из кабинета директора этой школы, ибо этой девочке «очень хотелось дирижаблик». Потом, разумеется, девочка подросла. Они начали спать, однако как и любой нормальной девушке ей захотелось парня постарше, покрепче да побрутальнее. «МужЫка» короче. И розовые сопли начали ее раздражать. В результате девочке захотелось развлечься особенно – изменить Ольмеру прямо у него на глазах «с самым крутым» (Ольмеру к тому времени было уже 15, то есть он считался старшеклассником, а девочка уже не училась, так как не прошла в академию Дела (прямой путь в министерское кресло или в депутаты) и естественно довольно легко нашла себе и брутального и крепкого и высокого). И как-то раз Ольмер получил привычную записку «Там-то тогда-то, я тебя люблю, ох ты ж мой хороший, бла-бла-бла». Пришел в условленное место и понаблюдал картину маслом. Истерика у мальчика разумеется была невероятная.
Со всей своею ненавистью он бросился на совокупляющуюся парочку и принялся колошматить обоих. Когда высокий и брутальный отошел от охренения Ольмера уже не было.
Того хватило на два дня – среди мыслей «убью», «убьюсь», «найду лучше» промелькнула другая. На следующий день он уже со всеми скопленными деньгами (на очередной подарок копились) оказался у публичного дома. Там застенчивого, но пышущего энтузиазмом мщения Ольмера встретили прямо-таки феерически. Разумеется никто из проституок от 25 до 40 за мужчину его не держал и у них проснулись какие-то остатки материнских чувств. А к молоденьким его попросту не пустили, ибо это был особенный «дорогой товар». В общем, его обслужила какая-то лет 28, и он остался доволен.
А на следующий день Ольмер впервые увидел Риуса Саймока – тот был уже вполне взорслый, двадцать один год, Академия Математики, последний курс, все серьезно. И уже готовил Риус свою организацию, правда, еще не воров, но уже людей мечтающих о безнаказанности, преступлениях, низком, верящие в скорый крах системы, страны, мира. В общем, декаденты как они есть.
Больше двух лет Ольмер был завсегдатаем публичных домов. Во многих из них его уже хорошо знали, знали его предпочтения, а в одном из борделей для него даже был составлен «график сексуальных наслаждений». Ради этих самых наслаждений Ольмер добывал любые деньги – его воровское мастерство точилось, совершенствовалось, становилось настоящим ремеслом. Причем он обносил только дома или очень редко – магазины. Он никогда не опускался до мелких лавок или до прохожих – брезговал. Он считал, что воровать из кармана – низко. А вот обнести дом – очень даже ничего, даже благородно. Кроме того он теперь знал большинство публичных женщин из того района Аграта где проживал. Вечером он по привычке останавливался на пороге борделя и глядел на всех этих размалеванных шлюх: «Вот эту я видел вчера, когда был в театре с родителями, она мне подмигивала. Вот эта корова замужем и у нее ребенок, а вот и соседская гувернантка…» Почти все проститутки, особенно постарше вполне себе вписывались в общество и даже в аристократические слои: их можно было заметить на балах, на пышных приемах, в театрах и т. д. При этом вся округа знала, что вон та вон – шлюха, но при этом вида никогда не показывалась и такая дамочка жила двойной жизнью без ущерба для своей репутации.
Несколько раз, когда хватало денег он ходил к молоденьким. Тут дело было проще – это были девчушки из неблагополучных семей, сбежавшие или сироты. Одна из таких, обслуживая Ольмера, решила поразвлекаться, рассыпала по столу кокс и естественно вперед пудрить ноздри. Увидев это, Ольмер ужаснулся (причем он видел достаточно много наркозависимых – в Седоре наркоте еще не было уделено должное внимание и в обществе, особенно в низах употребление кокаина или курение еще чего-нибудь действительно было эпидемией) и, подняв скандал ушел, после этого он в публичные дома не возвращался. Точнее возвращался, но ничего у него уже там не выходило – он вдруг начал видеть всех этих накокаиненных шлюх, они стали ему отвратительны. Затем это разовьется в настоящую фобию – Ольмер в бытность свою уже аццким революционером на дух, до рвоты не переносил вид человека под кайфом. Вид наркотиков также вызывал у него рвотные позывы (хотя ему и приходилось воровать наркотические вещества). Плохо он стал относится и к алкоголю – практически не принимал его. Это стало немногочисленным достоинством Ольмера. Примерно в это время, когда Ольмер решает завязать с публичными домами (это лет 18) его мать в какой-то потасовке на кухне ее предприятия роняют на раскаленную плиту. И опять же в это же время в его жизнь очень плотно входит Риус, у которого уже сформирована Ассоциация. Ольмер понимает, что теперь денег нужно еще больше и приходит к Риусу не из-за идеологии, а из желания заработать. К идеям он начал прислушиваться, уже заработав себе репутацию талантливого вора.
@темы: графомания детектед, стимзаметки
-
-
30.06.2011 в 15:45-
-
05.07.2011 в 06:58Это же такое же распространенное в нашей среде явление, как и ПГП!
("Поющие пули" занимались запугиванием и главное мастерство заключалось в том, чтобы НЕ УБИТЬ человека, однако застваить его поверить в то, что он умрет, непременно, стопроцентно, вотпрямщас умрет
А это действительно пугает и выматывает больше всего. Как эта ледяная вода каплями в китайских пытках.
Наверное, скажу жуткий весчь, но Ольмер мне действительно начинает нравиться. Я бы даже не сказала, что он прям сволочь.
Не мы такие, жизнь такая, агаХотя, лучше бы он вместо борделя пошел на кухню и взял тесак.
-
-
05.07.2011 в 08:45-
-
05.07.2011 в 08:56